Неточные совпадения
Доктор и доктора говорили, что это была родильная горячка,
в которой из ста было 99 шансов, что кончится смертью. Весь день был
жар, бред и беспамятство. К полночи больная
лежала без чувств и почти без пульса.
Она чувствовала внутренний
жар, как будто
в груди у ней
лежало раскаленное железо.
Вере к утру не было лучше.
Жар продолжался, хотя она и спала. Но сон ее беспрестанно прерывался, и она
лежала в забытьи.
Дорога пошла
в гору. Жарко. Мы сняли пальто: наши узкие костюмы, из сукна и других плотных материй, просто невозможны
в этих климатах. Каков
жар должен быть летом! Хорошо еще, что ветер с моря приносит со всех сторон постоянно прохладу! А всего
в 26-м градусе широты
лежат эти благословенные острова. Как не взять их под покровительство? Люди Соединенных Штатов совершенно правы, с своей стороны.
Занавеска отдернулась, и Алеша увидел давешнего врага своего,
в углу, под образами, на прилаженной на лавке и на стуле постельке. Мальчик
лежал накрытый своим пальтишком и еще стареньким ватным одеяльцем. Очевидно, был нездоров и, судя по горящим глазам,
в лихорадочном
жару. Он бесстрашно, не по-давешнему, глядел теперь на Алешу: «Дома, дескать, теперь не достанешь».
Следующие два дня были дождливые,
в особенности последний.
Лежа на кане, я нежился под одеялом. Вечером перед сном тазы последний раз вынули
жар из печей и положили его посредине фанзы
в котел с золой. Ночью я проснулся от сильного шума. На дворе неистовствовала буря, дождь хлестал по окнам. Я совершенно забыл, где мы находимся; мне казалось, что я сплю
в лесу, около костра, под открытым небом. Сквозь темноту я чуть-чуть увидел свет потухающих углей и испугался.
— Больше все
лежу, сударь! Моченьки-то, знашь, нету, так больше на печке живу… И вот еще, сударь, како со мной чудо! И не бывало никогда, чтобы то есть знобило меня; а нонче хошь
в какой
жар — все знобит, все знобит!
Семь часов вечера. Чудинов
лежит в постели; лицо у него
в поту;
в теле чувствуется то озноб, то
жар; у изголовья его сидит Анна Ивановна и вяжет чулок.
В полузабытьи ему представляется то светлый дух с светочем
в руках, то злобная парка с смердящим факелом. Это — «ученье», ради которого он оставил родной кров.
Это белокурый, с пухлым и бледным лицом человек. Он
лежит навзничь, закинув назад левую руку,
в положении, выражающем жестокое страдание. Сухой открытый рот с трудом выпускает хрипящее дыхание; голубые оловянные глаза закачены кверху, и из-под сбившегося одеяла высунут остаток правой руки, обвернутый бинтами. Тяжелый запах мертвого тела сильнее поражает вас, и пожирающий внутренний
жар, проникающий все члены страдальца, проникает как будто и вас.
Виргинский сразу и во всем повинился: он
лежал больной и был
в жару, когда его арестовали.
С первого взгляда он мне показался каким-то горячешным сном, как будто я
лежал в лихорадке и мне все это приснилось
в жару,
в бреду…
До того, бывало, измучают, что
лежишь, наконец, словно
в лихорадочном
жару, и сам чувствуешь, что не спишь, а только бредишь.
И
в самом деле, через неделю он
лежал в совершенной слабости и
в постоянном забытьи:
жару наружного не было, а он бредил и день и ночь.
Другие, также измученные
жаром, полураздетые, кто полоскал белье
в Тереке, кто вязал уздечку, кто
лежал на земле, мурлыкая песню, на горячем песке берега.
В конце первого акта приходит посланный и передает письмо от мужа Онихимовской, который сообщает, что жена
лежит вся
в жару и встать не может.
После чаю Ярцев пел романсы, аккомпанируя себе на рояле, а Юлия и Кочевой сидели молча и слушали, и только Юлия изредка вставала и тихо выходила, чтобы взглянуть на ребенка и на Лиду, которая вот уже два дня
лежала вся
в жару и ничего не ела.
К ночи он проехал мимо Касселя. Вместе с темнотой тоска несносная коршуном на него спустилась, и он заплакал, забившись
в угол вагона. Долго текли его слезы, не облегчая сердца, но как-то едко и горестно терзая его; а
в то же время
в одной из гостиниц Касселя, на постели,
в жару горячки,
лежала Татьяна; Капитолина Марковна сидела возле нее.
Художник был болтлив, как чиж, он, видимо, ни о чем не мог говорить серьезно. Старик угрюмо отошел прочь от него, а на другой день явился к жене художника, толстой синьоре, — он застал ее
в саду, где она, одетая
в широкое и прозрачное белое платье, таяла от
жары,
лежа в гамаке и сердито глядя синими глазами
в синее небо.
Жара началась особенная: чуть вечер, весь отряд спать располагается, а мы вперед до утра, за турецким лагерем следить, своих беречь, да если что у неприятеля плохо
лежит — скот ли распущен, лошади ли
в недосмотре, часовые ли зазевались — все нам, охотничкам, годилось. И якши и яман — все клади
в карман! И скоту, и домашним вещам, и оружию, и часовому — всем настоящее место нахаживали.
Рябинин
лежал в совершенном беспамятстве до самого вечера. Наконец хозяйка-чухонка, вспомнив, что жилец сегодня не выходил из комнаты, догадалась войти к нему и, увидев бедного юношу, разметавшегося
в сильнейшем
жару и бормотавшего всякую чепуху, испугалась, испустила какое-то восклицание на своем непонятном диалекте и послала девочку за доктором. Доктор приехал, посмотрел, пощупал, послушал, помычал, присел к столу и, прописав рецепт, уехал, а Рябинин продолжал бредить и метаться.
Наконец он отпустил своего Митьку и заснул, но и от этого Владимиру Сергеичу не стало легче: Егор Капитоныч так сильно и густо храпел, с такими игривыми переходами от высоких тонов к самым низким, с такими присвистываниями и даже прищелкиваниями, что, казалось, сама перегородка вздрагивала ему
в ответ; бедный Владимир Сергеич чуть не плакал.
В отведенной ему комнате было очень душно, и перина, на которой он
лежал, охватывала всё его тело каким-то ползучим
жаром.
Лежу у опушки лесной, костер развёл, чай кипячу. Полдень,
жара, воздух, смолами древесными напоенный, маслян и густ — дышать тяжело. Даже птицам жарко — забились
в глубь леса и поют там, весело строя жизнь свою. На опушке тихо. Кажется, что скоро растает всё под солнцем и разноцветно потекут по земле густыми потоками деревья, камни, обомлевшее тело моё.
Молчание Степана всё более обижало Николая,
в голове у него мелькали задорные, злые слова и мысли, но он понимал, что с этим человеком бесполезно говорить, да и лень было двигать языком — тишина и
жара вызывали сонное настроение; хотелось идти
в огород, лечь там
в тень, около бани, и
лежать, глядя
в чистое небо, где тают все мысли и откуда вливается
в душу сладкая спокойная пустота.
Да, его гоняли всю жизнь! Гоняли старосты и старшины, заседатели и исправники, требуя подати; гоняли попы, требуя ругу; гоняли нужда и голод; гоняли морозы и
жары, дожди и засухи; гоняла промерзшая земля и злая тайга!.. Скотина идет вперед и смотрит
в землю, не зная, куда ее гонят… И он также… Разве он знал, чтó поп читает
в церкви и за что идет ему руга? Разве он знал, зачем и куда увели его старшего сына, которого взяли
в солдаты, и где он умер, и где теперь
лежат его бедные кости?
На огромном нижнем балконе уже был накрыт стол. Дожидались Завалишина, который только что приехал из города и переодевался у себя
в комнате. Анна Георгиевна
лежала на кресле-качалке, томная, изнемогающая от
жары,
в легком халате из молдаванского полотна, шитого золотом, с широкими, разрезными до подмышек рукавами. Она была еще очень красива тяжелой, самоуверенной, пышной красотой — красотой полной, хорошо сохранившейся брюнетки южного типа.
В тоске и
в отчаянии продолжал я
лежать на своей постели, укрыв
в подушки лицо; и
жар и дрожь обливали меня попеременно.
Приезжаю; Анна Федоровна
лежит в постеле с вспухшими глазами, у нее
жар, у нее боль
в груди; все показывает, что было семейное Бородино, дело горячее и продолжительное.
Дав отдохнуть полчаса, майор Ф. повел нас далее. Чем ближе мы подходили к Попкиою, тем становилось труднее и труднее. Солнце пекло с какою-то яростью, будто торопилось допечь нас, пока мы еще не пришли на место и не спрятались от
жары в палатки. Некоторые не выдержали этой ярости: едва бредя с опущенною головою, я чуть не споткнулся об упавшего офицера. Он
лежал красный, как кумач, и судорожна, тяжело дышал. Его положили
в лазаретную фуру.
Но девочка не отвечает и смотрит
в потолок неподвижными, невеселыми глазами. У нее ничего не болит и даже нет
жару. Но она худеет и слабеет с каждым днем. Что бы с ней ни делали, ей все равно, и ничего ей не нужно. Так
лежит она целые дни и целые ночи, тихая, печальная. Иногда она задремлет на полчаса, но и во сне ей видится что-то серое, длинное, скучное, как осенний дождик.
Не помню, как я
в этом самом зале
Пришел
в себя — но было уж светло;
Лежал я на диване; хлопотали
Вокруг меня родные; тяжело
Дышалось мне, бессвязные блуждали
Понятья врозь; меня — то
жаром жгло,
То вздрагивал я, словно от морозу, —
Поблекшую рука сжимала розу…
Она
лежала разметавшись, желтовато-бледная, исхудалая,
в сильном горячечном
жару.
Егорушка, бледно-зеленый, растрепанный, сильно похудевший,
лежал под тяжелым байковым одеялом, тяжело дышал, дрожал и метался. Голова и руки его ни на минуту не оставались
в покое, двигались и вздрагивали. Из груди вырывались стоны. На усах висел маленький кусочек чего-то красного, по-видимому крови. Если бы Маруся нагнулась к его лицу, она увидела бы ранку на верхней губе и отсутствие двух зубов на верхней челюсти. От всего тела веяло
жаром и спиртным запахом.
Я
лежал в постели, пользуясь безотходным вниманием матери и Христи, которые поочередно не оставляли меня ни на минуту, — и
в это-то время, освобожденный от всяких сторонних дум и забот, я имел полную возможность анализировать взаимные отношения этих двух женщин и уяснить себе Христин роман, на который натолкнулся
в первое время моего приезда и о котором позабыл
в жару рассказа о своих ученых успехах.
В одном из таких госпиталей,
в белой, чистой, просторной горнице
лежит Милица. Ее осунувшееся за долгие мучительные дни болезни личико кажется неживым. Синие тени легли под глазами… Кожа пожелтела и потрескалась от
жара. Она по большей части находится
в забытьи. Мимо ее койки медленно, чуть слышно проходят сестрицы. Иногда задерживаются, смотрят
в лицо, ставят термометр, измеряющий температуру, перебинтовывают рану, впрыскивают больной под кожу морфий…
Машенька вспомнила, что у нее
в корзине под простынями
лежат сладости, которые она, по старой институтской привычке, прятала за обедом
в карман и уносила к себе
в комнату. От мысли, что эта ее маленькая тайна уже известна хозяевам, ее бросило
в жар, стало стыдно, и от всего этого — от страха, стыда, от обиды — началось сильное сердцебиение, которое отдавало
в виски,
в руки, глубоко
в живот.
Он
лежал на спине, желтый, остроносый, с выступающими скулами и провалившимися глазами, —
лежал, похожий на мертвеца, и мечтал об ордене. У него уже начался гнойник, был сильный
жар, и через три дня его должны будут свалить
в яму, к мертвым, а он
лежал, улыбался мечтательно и говорил об ордене.
Несмотря на
жару в некоторых местах
лежит снег.
Один трехлетний ребенок больной,
в жару, вынесен наружу и
лежит прямо на земле, на выгоне, шагах
в восьми от избушки, покрытый разорванным остатком зипуна.
На голых досках, под серым халатом, на краю нар,
лежал тот самый старик раскольник, который семь лет тому назад приходил к Меженецкому расспрашивать о Светлогубе. Лицо старика, бледное, все ссохлось и сморщилось, волоса все были такие же густые, редкая бородка была совсем седая и торчала кверху. Глаза голубые, добрые и внимательные. Он
лежал навзничь и, очевидно, был
в жару: на мослаках щек был болезненный румянец.